Кстати, я думал о том, чтобы ей на самом деле защитное зелье дать, но не стал. Зачем? Здесь ее мара тронуть не посмеет, она моя гостья, Покон не велит. Ну а я сам под защитой Мораны. Если она хочет рискнуть и устроить праздник непослушания – флаг ей в руки.

Виктория тем временем поняла, что к чему, зло глянула на меня, уселась обратно на табурет, скрестила руки на груди и опустила глаза в пол.

– Чего это она? – чуть расстроенно уточнила мара, потыкав пальчиком, на котором тускло блеснуло простенькое латунное колечко, в сторону девушки. – А?

– Да пока тебя ждали, в «крокодила» играли, – пояснил я. – Чтобы время убить. Вот она и догадалась, наконец, что за слово я загадал, только сказать не может. Немая она. От рождения.

– Не знаю такой игры. – Мара снова крутанула спиннер и даже язык чуть высунула, глядя на полоску стремительно вращающихся лопастей. – Зело забавно! Так что, ведьмак? Какое твое последнее слово?

Виктория была ей больше неинтересна, это было заметно невооруженным глазом.

– Такое же как первое, – пожал плечами я. – Я отдам тебе душу одного человека. Она будет твоей, делай с ней то, что захочешь. Но условие – она должна хорошенько помучаться. Так, чтобы ей каждый миг вечностью казался.

После этих слов я вопросительно глянул на Викторию, чтобы уточнить – не передумала ли она. Женщины существа переменчивые, никогда не знаешь, что им в голову придет.

Но нет, ничего не изменилось, только скулы на красивом, точеном лице девушки чуть сильнее обозначились. То ли от эмоций, то ли от злости на меня.

– Хорошо, – облизнула губы розовым язычком мара. – Давай вещь этого человека, и я пошла. Ночь только началась, не хочу терять времени. Светает сейчас рано, а мне Ярилино око не по нраву. И я ему тоже.

Виктория засунула руку в чуть оттопыренный карман своего приталенного пиджачка, отчего золотой кулон-капелька, висящий на ее груди, мотнулся из стороны в сторону, достала оттуда свернутый в кругляш галстук и хотела было передать его маре, но я успел раньше и перехватил его.

Ого, «Стефано Риччи». И, похоже, настоящий, в смысле – «хенд мейд». Насколько я знаю, они в год всего штук триста галстуков выпускают, потому стоит каждый из них будь здоров сколько. Ну а уж потом безвестные китайцы к процессу подключаются, только «родную» вещь с подделкой не перепутаешь никогда.

– Погоди, родная, – ласково произнес я. – Давай сначала уладим кое-какие формальности.

– Что тут улаживать? – передернула узенькими плечиками мара. – Ты даешь мне эту тряпицу, на том и расстанемся.

– Только перед этим кое-что надо произнести, – подсказал я. – Дескать, твой долг… Ну, ты же в курсе?

– Да-да, – недовольно насупилась девчушка. – Ведьмак, твой долг полностью погашен и с сего момента закрыт. Ни ты мне, ни я тебе больше ничем не обязаны.

– Услышано и запомнено, – тут же отозвался Вавила Силыч.

– Лови. – Я бросил галстук маре. – Не задерживаю. И помни о моем условии насчет страданий и терзаний.

– Это уж не сомневайся, – хихикнула мара. – Тем и пробавляемся. Да, может, ему чего передать?

– Ну-у-у… – Я глянул на девушку, причем с изрядным сомнением. Ее имя я маре называть не хотел категорически, но при этом в каком-то смысле музыку все же заказывала она.

Виктория все поняла, мигом достала из сумочки телефон и набрала в текстовом поле сообщений имя «Герман».

– Привет от Германа передай, – попросил я, глянув на экран. – Он поймет.

Черт, почти как перевод с карты на карту. «Вы желаете добавить СМС?». Забавно.

– Сделаю, – деловито пообещала мара, болтая ножками в гольфиках и ладно сидящих кроссовках. – До встречи, ведьмак.

– Лучше уж прощай, – выразил свое пожелание я без особой щепетильности.

– Э, нет, – заливисто расхохоталась девчушка. – Мы с тобой теперь одной веревочкой повязаны прочно, не разорвешь. Где ты – там Смерть. Где Смерть – там я.

Мара спрыгнула с табуретки, помахала нам ладошкой и вышла за дверь. Еще пара секунд, и ее шажочки стихли в глубине коридора.

– Ушла? – скрипнула дверца, за которой стояло мусорное ведро и таились водопроводные трубы, из-за нее показалась голова Родьки. – Хорошо! Не люблю я их племя.

– Вылезай уже, – брюзгливо велел подъездный. – Храбрец. Александр, я тебе, вестимо, никто, учить жизни права не имею, но скажи мне – ты сам-то понял, что сделал? Ты ж ей живую душу отдал!

– Там, Вавила Силыч, такая душа, что ее еще раз пять отдай – и все не жалко, – и не подумал оправдываться я. – Этот человек жениха моей гостьи убил, между прочим. Не со злобы, не из ревности, а так, выгоды для.

Ну этого я точно не знал, причину давнего злодеяния мне Виктория так и не назвала, но зато мне были хорошо известны люди, подобные Арвену. И именно деловые интересы в девяноста процентах случаев являлись основанием для всех возможных видов нарушения закона. Хотя до убийства дело доходило нечасто, врать не стану. В основном это были подлоги, хищения и растраты. Одно время, когда после очередных выборов власть «гайки затягивала», сотрудники управления по борьбе с экономическими преступлениями к нам в банк как на работу ходили, таких, как он, за горло брали. Выборы дело недешевое, казну государеву после них пополнять надо.

Хотя по сути подъездный прав. Только что я человека нежити ночной скормил, и ничего внутри не шелохнулось. Не от смерти спасался, не в бою, когда либо ты, либо тебя, а просто так. Потому что красивая женщина попросила.

Прислушался к себе. Нет, ничего не ёкает. И жалость молчит, и совесть не бубнит. То ли перерождаюсь, то ли правильно поступил. Лучше бы второе верным оказалось.

– Что убийца он – плохо, – отвел взгляд в сторону подъездный. – Нельзя человеков ради денег жизни лишать. Но и тебе гордиться нечем. Хоть какой он злодей заугольный, но душа-то у него живая была!

– Какая там душа? – поморщился я. – Чернота одна небось. Видел я такие уже, Вавила Силыч, и на волю их отпускал. Так ни одна вверх не ушла, все кляксами черными на земле оседали. Аж траву собой выжигали.

Молчал подъездный, сопел, ничего не отвечал.

Тут не выдержала гостья. Она вскочила на ноги, потыкала пальцем в губы, потом подбоченилась и, вытаращив глаза, уставилась на меня.

– Да-да-да, пока ты говорить не можешь, – верно распознал я ее пантомиму. – Потерпи немного, скоро все кончится, к тебе вернутся коммуникативные способности. Правда-правда.

Виктория раздула ноздри и топнула ногой.

– Ишь ты. – Вавила Силыч, как мне показалось, очень обрадовался перемене темы. – Такое бы зелье Пал Петровичу со второго этажа подарить. Его супружница как домой с работы вернется, так сразу давай на него орать. Злобу девать некуда, молодые-то от них съехали. Ей Галина, невестка, стало быть, сразу не по душе пришлась, вот она ее два года и шпыняла, стрессу свою снимала. А теперь молодые квартиру купили, только их и видели. Сами сюда не ездят, и ее к себе не зовут, так она им надоела. А поорать-то надо? Вот Пал Петровичу и достается. А он мужик тихий, спокойный, терпит. Прямо жалко его.